Lingvids

Однако в результате естественной дивергенции живых славянских языков со временем возникла необходимость в переводах Писания – об этом говорят сами факты появления таких текстов на народных языках. Вместе с тем дело не только в непонятности церковнославянского языка. Переводы Писания были связаны с поисками этно-религиозного самоопределения. Они возникали под влиянием протестантской практики перевода Писания, иногда в ответ на эту практику. В 1551–1561 гг. на Волыни переведено на украинский язык Пересопницкое Евангелие. В 1570-е гг. полоцкий шляхтич социнианин Василий Тяпинский в своей типографии напечатал «Евангелие от Матфея» на двух языках: церковнославянском и в своем переводе на белорусский. Спустя более века, в 1683 г., в Москве переводчик Посольского приказа Авраамий Фирсов перевел на русский язык с польского «Псалтирь». Однако эти переводы не были санкционированы православием.

В петровскую эпоху за перевод Писания на русский язык ратовал сподвижник Петра, глава его Ученой дружины Феофан Прокопович (1681–1736) – православный иерарх, которого не раз упрекали в склонности к протестантизму. С ведома Петра создавался русский перевод Нового Завета, однако после 1705 г. эта работа остановилась.

Тем не менее переводы Писания в Slavia Orthodoxa продолжали создаваться. В 1820 г. был напечатан «Новый Завет» на болгарском языке; в 1840 г. – полная Библия на болгарском. В 1847 г. вышел в свет «Новый Завет» на сербском; в 1868 – полная сербская Библия.

В России полная Библия по-русски была издана в 1876 г. В послепетровское время и до 1858 г. Церковь и Синод пресекали все попытки перевести Писание на русский язык.

В либеральные 10-е годы XIX в. Александр I разрешил начать работу над русским переводом Писания. Говорят, необходимость в русской Библии он почувствовал сам, вдруг заметив, что чаще читает Библию по-французски, чем по-церковнославянски, и что русской Библии просто нет. Одним из аргументов была ссылка на авторитетную в православии греческую церковь, которая разрешает народу читать «Новый Завет» в переводе на новогреческий (Рижский, 1978, 131). Работы над переводом начались под эгидой Комиссии духовных училищ и Русского Библейского общества (основано в 1812 г.), связанного с Британским и Немецким Библейскими обществами по переводу и распространению Писания. Однако под давлением внешней и внутренней реакции (папа Римский, австрийский император; Аракчеев, президент Академии Российской адмирал Шишков, петербургский митрополит Серафим, архимандрит Фотий и др.), после восстаний 1820 г. в Испании, Неаполе, Пьемонте, Португалии, восстания декабристов в 1825 г. Русское библейское общество в 1826 г. было закрыто.

К 1825 г. профессор Санкт-Петербургской духовной академии, директор Русского библейского общества и царский духовник протоиерей Герасим Павский перевел несколько книг «Ветхого Завета». Однако печатание было прервано, экземпляры с «Пятикнижием Моисеевым» сожжены. На другого переводчика «Ветхого Завета» архимандрита Макария Глухарева было наложено церковное взыскание.

Когда в 1858 г. Синод официально разрешил возобновить работу над переводом, то при этом твердо было указано на недопустимость русского перевода в ц е р к в и: «Перевод полезен, но не для употребления в церквах, для которых славянский текст должен оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению Св. Писания». Разумеется, противники русского перевода были и в эти годы.

Одним из острых вопросов, чреватых богословскими конфликтами, был вопрос о том, с каких библейских текстов переводить. Исследователи отмечают, что реально русские переводчики обращались, помимо древнееврейских оригиналов, ко всем доступным древнейшим переводам – сирийским, арамейским, коптским, а также, разумеется, к «Септуагинте», «Вульгате» и Елизаветинской Библии. Однако в официальном богословии ветхозаветная часть русской Библии 1876 г. определялась как «перевод с еврейского под руководством греческой Библии» (цит. по работе: Рижский, 1978, 161). «Новый Завет» именовался «переложением со славянского» (а не с греческого).

Говоря о трудностях, связанных с созданием русской Библии, было бы опрометчиво видеть в этом только действие охранительных общественных сил и тенденций – мракобесие, консерватизм, страх перед вольнодумством, протестантизмом, внецерковными исканиями и т.п. Дело в том, что для русской культуры и православной церкви отказ от церковнославянского языка был более болезнен, чем для болгарской или сербской культуры. Со времен взятия турками Византии (1453 г.), установления Османского ига на Балканах и по мере укрепления Московского государства Россия все более осознавала себя хранительницей православия, «Третьим Римом», который будет стоять вечно.