Lingvids

Разумеется, реальная картина распределения средств церковнославянского и народного языков была сложнее, чем можно ее представить здесь, – ведь жанровые границы не так определенны, как шлагбаум, а литературная традиция создавалась людьми, которые в с е были в той иной мере двуязычны: народный язык – это их родной (материнский) язык, а церковнославянский – это язык их церкви и школы. Сложность общей картины двуязычия в Slavia Orthodoxa усугублялась также фактором времени: на Руси доля «выдержанных» церковнославянских текстов уменьшалась в направлении от XII до XVII в. (в Болгарии и Сербии до конца XVIII в.).

Все народные языки в ареале Slavia Orthodoxa, хотя и в разной мере, находились под влиянием церковнославянского языка. Их взаимодействие со «славенским» языком было основным процессом в истории становления литературной (нормированной) разновидности народного языка. Наибольшее влияние испытал русский литературный язык (см. §109).

Культурные последствия принятия Писания в чужом или в своем языке, по-видимому, должны быть различны. Однако суждения о том, каковы эти последствия, прямо противоположны. Г.Г. Шпет («Очерк развития русской философии», 1922) и Г.П. Федотов («Трагедия интеллигенции», 1928) считали дело святых Кирилла и Мефодия неосторожной ошибкой: перевод Писания заслонил оригинал, устранил неизбежность знания греческого языка (в отличие от Западной Европы, вынужденной знать латынь). Поэтому церковнославянский язык церкви, по мнению этих авторов, привел к отрыву православного славянства от классической культуры греческого языка.

Противоположного мнения придерживается большинство исследователей. Так, Г.В. Флоровский назвал безответственной гиперболой тезис о том, что Русь получила от Византии «только Библию», всего лишь «одну книгу». Перевод Библии – это всегда «сдвиг и подвиг» в народной судьбе, сам процесс перевода есть одновременно и «становление переводчика». Создание литургии и Библии на славянском языке было процессом выработки новой христианской духовности славян (Флоровский, [1937] 1991, 6). 109. «О пользе книг церковных в российском языке»

Знаменитая книга академика В.В. Виноградова «Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX веков» (М., 1934; 2-е изд. М., 1936; 3-е изд. М., 1982) открывается словами:

«Русским литературным языком средневековья был язык церковнославянский». В этом утверждении определена с у щ н о с т ь взаимоотношений двух языков. Поэтому, если иметь в виду всю глубину и суть проблемы, то вопрос о роли церковнославянского языка в истории русского литературного языка предстанет как вопрос о значении первых семи веков книжно-письменной культуры в ее последующем развитии.

Есть известный парадокс во взаимоотношениях церковнославянского и русского языков. В самом деле, почему из всех славянских языков самое большое воздействие церковнославянский оказал именно на русский язык, при том что в генеалогическом отношении это не самые близкие языки?

Самый близкий «родственник» церковнославянского – это болгарский язык: именно на древнеболгарский язык, родной (материнский) для св. Кирилла и Мефодия, первоучители перевели в IX в. ряд христианских конфессиональных книг. По отношению к болгарскому (вместе с македонским) и сербскому, а также хорватскому и словенскому языкам – это б л и ж а й ш и й родственный язык (в терминах человеческого родства – как отец или родной старший брат). По отношению к восточнославянским языкам церковнославянский – это близкородственный язык, однако не по прямой, а по боковой линии (в терминах родства языки церковнославянский и русский – как «дядя и племянник»; прямое же родство – «отец и дети» – это древнерусский язык по отношению к русскому, украинскому и белорусскому, т.е. язык Киевской Руси и три восточнославянских языка). И тем не менее наибольшее воздействие церковнославянского языка испытал русский язык.