Lingvids

Позвольте, заметит внимательный читатель, но такое соперничество нового языка с архаичным – примета уже возрожденческого многоязычия. Пожалуй, да, и противостояние их представляет собой сердцевину языковой жизни той эпохи. Чтобы уловить ее живой пульс, взглянем на тогдашнее общество, так сказать, по сословиям. Вот, например, торговые люди – свободные, но особенно не ученые. Они были чутки и к родному, и к чужим языкам. Хорошим примером может служить сочинение Афанасия Никитина, фрагменты которого написаны по-персидски или по-татарски. Об остром интересе к языкам говорят и самодельные словарики, на скорую руку составленные для нужд живого общения. Здесь и счет по-английски (он, ту, фри, фор, фев, шиксь – похоже? А ведь три века назад), и арабские, и испанские, и финские слова, и приметы кипрского говора. Без самостоятельных усилий тут было не обойтись хотя бы потому, что те, у кого имелись средства и досуг на книги, были ограничены числом переводов: они делались с латинского и польского, реже – с немецкого, белорусского, голландского. Но даже о таких распространенных языках, как английский и французский, речи пока нет.

Впрочем, предположим, что молодой человек, начитавшись книг, хочет получить образование из первых рук. В XVI веке языки изучали всего несколько богатых недорослей, посланных в Лондон, Париж, Любек и Константинополь. Менее состоятельный человек имел надежду скорее найти в соседнем монастыре знатока языков и попроситься в число его двух-трех учеников. Положение стало быстро меняться в XVII столетии – одна за другой появляются пока незамысловатые школы языков. Не успеют москвичи свыкнуться со школой учителя Иосифа, как она уже закрывается, прожив всего пару лет. Зато на смену ей приходят школа Ф.М. Ртищева на Воробьевых горах, продержавшаяся четверть века, а также Спасская школа и Типографское училище. При всей важности их вклада в отечественное просвещение набор языков в них сводился к греческому с церковнославянским. В условиях того времени эти красивые языки служили скорее уздой, сдерживавшей горячие головы.

Постоянно нарастающий языковой конфликт отчетливо видели приезжие из других стран, выросшие в иной языковой обстановке. В один голос они свидетельствуют, что разговорный русский язык – общепринятый и самостоятельный. Между прочим, в оставленных ими заметках, сделанных без оглядки на славянские образцы, до нас дошли как будто магнитофонные записи из тех далеких времен. Подслушаем один забавный разговор: «Завтракал ли ты? – Я поздно ужинал вчерась, сверх тово я редко ем прежде обеда. – Изволиш с нами хлеба кушит? – Челом бью, дело мне. – Тотчас обед готов будет, девка, стели скатерт… Пожалуй куши, не побрезгуй нашим кушением. – Я дожидаюся твою семью, жену. – Она еще в поварне. – Право, я не стану есть, покамест она не пришла. – Парень, малец, поди в поварну и позови Ивановну».

Впрочем, мы отвлеклись. Куда же можно было пойти после начальной школы? Самые опытные знатоки иностранных языков сидели в Посольском приказе. У них была своя улица (вспомните Толмачевский переулок в Москве) и даже нечто вроде тарифной сетки. Уже в XVI веке неразбериха, обозначавшаяся словами «толмач», «письц», «прелагъчий», «тълкарь», сменилась четким противопоставлением: устный переводчик (толмач) и письменный переводчик (так и назывался – переводчик). Различие весьма существенно. Толмач получал жалованье вдвое меньшее, чем переводчик, но и это было по тем временам очень неплохо. По разысканиям современного языковеда В.К. Журавлева, годовой оклад обычного толмача составлял 5–8 рублей деньгами, 5–8 четвертей ржи, 4 четверти овса да 1+3/4 пуда соли, в то время как «дети боярские», представители высшего дворянства, получали 5–13 рублей, 5–12 четвертей ржи, 5–6 четвертей овса и 3+1/2 пуда соли. Цифры говорят сами за себя!