Lingvids

Удивительно разнообразен мир языков черной Африки, и, разумеется, местные культуры с древности находили общий язык без помощи колонизаторов. Когда в 525 году до н.э. мореплаватель Ганнон отправился из Карфагена вокруг Африки, то сначала он шел в зоне влияния родного языка, на котором мог объясниться любой встречный. Но где-то на уровне юга Марокко он перешел в зону влияния негритянских цивилизаций, и здесь уже понадобилась помощь полиглотов из племени ликситов, живших на границе обеих зон и привыкших выполнять функции посредника. Так и плыл Ганнон до широты современной Гвинеи.

Преодолевая трудности многоязычия, африканцы и в дальнейшем находили удачные решения проблемы. Хорошим примером может служить суахили. Этот язык образовался не позднее IX века, когда изъяснявшиеся по-арабски купцы стали просачиваться на восточное побережье Африки, заселенное племенами, говорящими на наречиях ведущей в этом районе языковой семьи банту. В результате взаимовыгодных контактов и выработался суахили. По грамматике это типичный представитель банту, зато по словарю на добрую треть составлен арабскими и персидскими словами. По культуре же, созданной на нем, суахили равно принадлежит и чернокожим туземцам, и приезжим. В итоге появился приемлемый для всех – от великих африканских озер до аравийского побережья – язык-посредник.

А затем пришли непрошеные гости из Европы и стали наводить свои «цивилизаторские» порядки. На многие столетия в черной Африке установился колониальный тип многоязычия, доживший до наших дней в его грубом, первоначальном варианте в Южной Африке. Собственно, мы и выбрали только что из 2 тысяч туземных языков с их 20 тысячами диалектов именно язык банту потому, что наречия прежде всего этой семьи находятся на самом дне пирамиды, вершину которой заняли языки угнетателей – английский и африкаанс. А между ними стоит язык фанагало, ярко отразивший положение в стране. Присмотримся к нему повнимательнее. При всем презрении к африканцам, общаться с ними хоть как-то колонизаторам надо. Для этого можно было бы использовать языки банту, и в первую очередь высокоразвитый язык 6-миллионного народа – зулусов. Но, поступив так, белым пришлось бы издать на нем кое-какую литературу, вообще хоть немного поддержать его. А этого они боятся больше всего. Поэтому языковеды ЮАР получили задание придумать язык-посредник, склеив его из обрывков африкаанса, английского и зулусского.

Так и сложился горняцкий язык фанагало, на котором волей-неволей говорят сейчас около 700 тысяч добытчиков золота, алмазов и угля в шахтах и рудниках Южной Африки. Все в нем строго отмерено – ровно 3 тысячи слов и выражений, простейшая грамматика, осваиваемая за две недели, то есть точно столько, сколько нужно, «чтобы обеспечить производительность труда и технику безопасности», как выразился энтузиаст языка, заодно занимающий пост начальника отдела кадров одного из самых суровых по условиям работы прииска «Ваальрифс-Саут». Но ни в коем случае не больше, чтобы не внести начал организованности и культуры в рабочую массу. Африканцы справедливо относятся к фанагало как к символу апартеида. Нет сомнения, что после освобождения народ успешно решит и языковую проблему.

Так было во многих странах от юга черного континента до Сахары, получивших в наследство от прошлого колониальную пирамиду языков. Десятки местных языков получают письменность, законодательно утвержденные права. Те из них, которые издавна использовались в портах и на базарах для общения людей из разных мест, закрепляют за собой функции языка-посредника, переходят на радио и телевидение.

Кроме суахили следует обратить внимание на быстро набирающий силу в Западной Африке язык хауса. Сейчас им пользуется уже более 25 миллионов человек. Находится место и языкам бывших колонизаторов, например португальскому в Анголе, французскому в Конго, английскому в Нигерии. Собственно, говорят на них всего от 5 до 20 процентов коренного населения, но в целом ряде функций считается возможным использовать их на правах вспомогательных, пока местные языки не войдут в силу.

Много еще занимательного можно было бы рассказать об этих знойных странах, но до нашего слуха уже доносятся протяжное пение муэдзинов и тяжелая поступь караванов, открываются взору пальмы в оазисах и южные города с минаретами. Мы приближаемся к полиглотам арабского мира, раскинувшегося на огромном расстоянии от Марокко до Пакистана. Как вы понимаете, красочных подробностей и экзотики здесь хватило бы на целую книгу, но нас ведь интересуют более глубокие законы. А если посмотреть в корень, то выяснится, что мусульманская культура возникла как прямое продолжение античной, греко-римской культуры и в этом смысле является не менее законной наследницей ее, чем европейская. Вот почему история решения проблемы многоязычия в Египте и Средней Азии, Сирии и Северной Индии представлена уже знакомым нам по Европе средневековым его типом. Только здесь он был проведен еще жестче, так как Коран категорически запрещалось переводить на любой другой язык. Отсюда колоссальный авторитет арабского: в принципе любой культурный обитатель этого огромного мира был обязан понимать по-арабски. Но и самый необразованный человек, говоря на мало-мальски серьезную тему, вынужден был пользоваться арабскими словами, число которых в таких старейших и самостоятельных языках, как персидский и турецкий, запросто могло доходить до 80 процентов.